Восставшие с самодельными пиками выступили против частей регулярной армии – это все, что они могли противопоставить красному террору.
7 июля 1920 года. Двухпалубный пароход «Богатырь» неспешно идет по Оби в Томск. Среди пассажиров – председатель Томской губернской ЧК Александр Шишков, большевик с солидным дореволюционным стажем, с 1904 года. Впереди очередная остановка – у села Дубровино.
Как только пароход причаливает к берегу и бросает трап, на палубу врываются вооруженные винтовками и пиками люди. Они врываются в каюты и сгоняют всех пассажиров на берег, объявив, что покончили с властью коммунистов. Шишков запирается к своей каюте и отстреливается, уложив нескольких человек. Он понимает, что его ждет, если он попадет в плен, поэтому последнюю пулю оставляет для себя…
Как потом выяснится, среди пассажиров «Богатыря» был еще один чекист – 20-летний Константин Вронский, комиссар Томского отделения транспортной ЧК. Быстро сориентировавшись и поняв, что происходит, он успел незаметно выбросить за борт свое удостоверение. А когда восставшие стали его допрашивать, назвал себя прапорщиком Карасевым, выпускником Омской школы прапорщиков. Это была часть его чекистской легенды, ведь Вронский ехал на «Богатыре» с секретным заданием – разведать обстановку в прибрежных селах Томского и Новониколаевского уездов. Сибирь совсем недавно перешла от Колчака под контроль Москвы, и советская власть еще не слишком уверенно контролировала новые территории.
Убедительности легенде придавал серебряный портсигар с монограммой и наган с дарственной надписью «прапорщику Карасеву», которыми Вронского заранее снабдили в ЧК. Они принадлежали реальному прапорщику Карасеву, расстрелянному в чекистском подвале. Вронский заранее тщательно изучил все детали его биографии, поэтому смог выдержать допрос с пристрастием и вошел в доверие к руководителям восстания.
Сумев убедить, что он «свой», Вронский тут же получил первое задание. На опустевший пароход погрузили председателя Дубровинского ревкома Гавриила Глушкова и других местных коммунистов. Их сопровождал конвой из 17 восставших, вооруженных 4 винтовками и пиками. Лжепрапорщику поручили отвезти арестованных подальше от села и утопить ночью, чтоб не осталось следов.
Вронский за время поездки на «Богатыре» успел близко познакомиться с командой парохода. Он сумел уговорить капитана судна помочь ему освободить арестованных и доставить их в Томск, еще не охваченный восстанием. С помощью матросов чекист обезоружил часовых и спас коммунистов. Их место в трюме заняли конвоиры из числа восставших.
15 июля, когда пароход добрался до столицы губернии, начальник Томской транспортной ЧК Игонин телеграфировал полномочному представителю ВЧК по Сибири Ивану Павлуновскому: «В Томск прибыл пароход «Богатырь». Командированный на том пароходе тов. Вронский спас от верной смерти 52-х товарищей – членов исполкома и коммунистической ячейки села Дубровина и ближайших сел. … Прошу присвоить пароходу «Богатырь» новое название – «Дзержинский».
Неудача с «Богатырем» серьезно сказалась на моральном духе восставших. Им вообще не очень везло, этим крестьянам, решившимся с самодельными пиками выйти против вооруженных пулеметами отрядов регулярной армии красных.
«Долой коммуны с кониной!»
На столь отчаянную попытку, очевидно обреченную на поражение, крестьян вынудил голод.
Сибирские села привыкли жить зажиточно. В Новониколаевском уезде в начале XX века практически не было бедноты. Тех, кто не мог себе позволить пару лошадей и трех коров, считали неудачниками. Поэтому, когда отряды Колчака обложили местных крестьян налогами, те охотно вступали в партизанские отряды и приветствовали советскую власть. Поначалу они никак не ожидали, что большевики, обещавшие защищать их интересы, начнут насильно отбирать урожай.
Разоренная гражданской войной страна отчаянно голодала. Чтобы накормить жителей городов, 11 января 1919 года была введена продразверстка – налог сельхозпродукцией. Сначала она распространялась на хлеб и зернофураж, потом на картофель и мясо, а к лету 1920 года охватила практически все сельхозпродукты. При определении размера разверстки власти исходили не из реальных излишков продовольствия у крестьян, а из потребностей армии и городского населения, поэтому зачастую отбирали даже семена. Формально крестьянам полагалась плата за изъятые продукты, но с учетом инфляции они отдавали их фактически бесплатно.
Узаконенные грабежи привели к тому, что в никогда не голодавшей Сибири дошло до поедания трупов из скотомогильника. Даже сами большевики потом признают, что перегнули палку. «Безусловно, это выступление произошло вследствие неправильной деятельности наших продовольственных агентов и агентов военных по мобилизации лошадей», – к такому выводу придет по итогам анализа причин Колыванского восстания Томское губернское бюро РКП(Б).
– Было бы ошибкой сводить причины восстания исключительно к недовольству продовольственной политикой советского государства, – полагает доктор исторических наук Владимир Соснов (имя изменено из соображений безопасности). – И все же принудительная продразверстка безусловно сыграла огромную роль в том, что крестьяне взялись за оружие. Особенно повлияли на настроения два приказа. Первый – приказ N42 Томского губревкома и губпродкома от 19 июня 1920 года, предписывающий немедленно собрать хлеб, зернофураж, масло, сено и солому до 1 августа под угрозой предания суду и заключения в лагерь. Второй – распоряжение Томского губпродкомиссара Иванова-Павлова от 20 июня 1920 года, обязавший местные власти привлечь сельские ячейки РКП(б) и бедноту, чтобы провести повальные обыски в кулацких хозяйствах для изъятия всех излишков.
О том, насколько сильным было недовольство продразверсткой, можно судить хотя бы по одному из лозунгов восставших – «Долой коммуны с кониной! Да здравствует царь со свининой!» В начале восстания в ходу был еще один лозунг – «За царя Михаила, за единую, неделимую Россию во главе с монархом». Однако руководители восстания очень быстро осознали, что крестьяне вовсе не хотят вернуть царя.
– В советской историографии Колыванское восстание подавали как контрреволюционное. Однако восставшие хотели не реставрации монархии, а власти демократического типа, освобожденной от диктата одной партии. Поэтому взамен монархических был выдвинут другой лозунг – «За Советы без коммунистов». Он будет доминирующим практически во всех последующих восстаниях в Сибири, – отмечает Владимир Соснов. – Обращаясь к жителям захваченных сел и деревень, созданный восставшими Колывановский исполком писал, что «происходящая борьба ведется только против коммунизма, а не против советской власти». Эта позиция нашла куда больший отклик. Попытка выдвинуть лозунг «За Учредительное собрание, за буферную республику от моря до Урала» тоже окончилась неудачей, поскольку подавляющее большинство восставших из числа крестьян были за Советы, но только без коммунистов и продразверстки. Однако красные флаги все же решено было изъять во избежание недоразумений.
Из доклада Дубровинского волостного ревкома от 7 июля 1920 года:
«Как на причину, побудившую к восстанию, указывалось на несправедливое обложение маслом и яйцами, не соображаясь с удойливостью коров и числом кур, лишение покосов и коммунистическое засилье. Цель восстания – свержение коммунистов и сохранение советской власти».
«Убийство происходило не расстрелом, а стеганьем»
Подготовка к восстанию велась задолго до его начала. Заблаговременно были назначены командиры отрядов, избраны исполнительный комитет и городская дума в Колывани – они в первые же часы возьмут власть в свои руки.
Восстание началось в крупном селе Вьюны, где было 700 крестьянских дворов. 5 июля село было захвачено, как впоследствии писали в советских газетах, «белогвардейской шайкой», которая сразу же арестовала всех коммунистов и организовала «крестьянское правительство».
Из доклада инструктора уездного земельного отдела Найденова, командированного во Вьюны 2 июля 1920 года:
«Утром 6 июля я был арестован новым крестьянским правительством, которое состояло, как я узнал после, из полковника, штабс-капитана, агронома Перхова (так он называет Н.И. Персова – прим. СР) и его помощника Г.М. Кириллова. Случайно пришлось подслушать от баб об убийстве членов местной комячейки с женами и детьми, причем убийство происходило не расстрелом, а стеганьем. А также об убийстве трех агентов по разверстке и инструктора отдела управления Белинченко. Дожидаться такой же участи, какая постигла моих товарищей, я не предпочел и 8 июля в час дня [бежал], пробыв в побеге до 11 числа без куска хлеба, питаясь травой, изъеденный оводами и комарами, переправляясь где вброд, где вплавь, через реки и озера, пробираясь по болотам, которые сплошь покрыты колючим кустарником и кочками, весь израненный с потертыми ногами дошедши «до галлюцинации» я 11 июля в 5 часов вечера прибыл в село Дубровино».
За следующие два дня восстание охватило 65 сел и деревень в 11 волостях Новониколаевского уезда и пяти волостях Томского уезда. Восставшие стремились поднять на борьбу как можно больше недовольных и в итоге под их контролем оказался район радиусом 200 верст.
6 июля был захвачен город Колывань. Вновь заработала разогнанная в январе 1920 года Городская дума, на первом же заседании постановившая организовать милицию и отряд самообороны. Поскольку повстанцы попытались превратить Колывань в свою административную «столицу», восстание вошло в историю под названием Колыванское.
В Новониколаевске – такое название тогда носил будущий Новосибирск – было объявлено осадное положение, ведь от Колывани до него было всего 42 версты. Местные чекисты ожидали, что город будет взят со дня на день, поэтому решили покутить напоследок и устроили грандиозную попойку с ночной стрельбой. Однако их страхи оказались напрасными: захватить город повстанцы не успели, что, впрочем, не помешало им в своих воззваниях утверждать, что «из рук коммунистов взяты» не только Новониколаевск, но и Омск, и Томск.
Центром управления боевыми действиями осталось село Вьюны, где располагался штаб восставших, координировавший все партизанские отряды. Их возглавили бывшие белые офицеры, оставшиеся в Сибири после разгрома Колчака и скрывавшиеся по селам под чужими фамилиями.
В Колывани и во всех занятых селах под угрозой немедленного расстрела была объявлена всеобщая мобилизация, под которую попадали мужчины в возрасте от 18 до 45 лет. Однако раздать мобилизованным оружие возможности не было – его не хватало катастрофически. Ружья и винтовки были лишь у командиров отрядов, остальным пришлось вооружаться пиками или вилами. Единственным артиллерийским оружием стали две пушки времен Екатерины II, которые удалось отыскать в деревне Чаус. Добывать современное вооружение восставшие будут в бою.
Воззвание начальника штаба Ново-Тырышкинского партизанского отряда И. Александрова от 7 июля 1920 года
«Товарищи крестьяне!
Нами и соседними с нами волостями, городом Колываном и почти всеми волостями, начиная от города Томска, грабители-коммунисты от власти сброшены. Просим организоваться, формировать партизанские отряды, выступать против них всем, кто с чем только может.
Товарищи, помогите и убедитесь, что только мы все организованно можем подавить коммунистов.
Формируйте отряды поскорее и бросайтесь на коммунистов и занимайте сельские селения, двигаясь вперед.
Ждем, товарищи-крестьяне».
– Сложно назвать точное количество участников восстания – этой цифры нет в сохранившихся документах, – говорит историк Сергей Кукушкин (имя изменено из соображений безопасности). – Если судить по разрозненным донесениям командиров частей, его подавлявших, общее число восставших едва ли превышало 5 тысяч человек.
«Коммунисту одному выкололи глаза и переломали в кистях руки»
Захватив Колывань и окрестные села, восставшие сначала прервали телеграфное сообщение, а потом попытались перекрыть движение по Оби и Транссибу, чтобы красные не смогли отправить карательные отряды.
Ранним утром 7 июля отряд из 75 повстанцев переправился через Обь, захватил село Дубровино и арестовал всех местных коммунистов и совслужащих, захватив их врасплох, еще в постелях.
Из рапорта Дубровинского волостного ревкома от 12 июля 1920 года:
«Покончив таким образом с арестом должностных лиц, бандиты числом до 160-200 человек, считая в том числе присоединившихся дубровинцев, частью двинулись в коммуну «Интернационал» и мельницу б. Жернаковского, где тоже произвели аресты и полный разгром хозяйства, причем некоторыми успевшими взяться за оружие коммунистами было оказано сопротивление. Во время перестрелки ранено два товарища, которых и привезли в Дубровино вместе с прочими арестованными, причем одного зверски избитого, а другого, считавшегося уже умершим, стали зарывать в яму, где один из раненых, придя в сознание, стал стонать и бандитами был вынут из ямы, впоследствии этот товарищ скончался. … Все вооружение бандитов состояло из 10-20 охотничьих ружей, 30-40 винтовок, в том числе отобранных в военкомате и мельнице, несколько револьверов, а большей частью – пики, изготовленные уже во время восстания».
Захватив Дубровино, восставшие стали дожидаться пароходов «Богатырь» и «Урицкий», следовавших в Томск. Днем 7 июля прибыл «Богатырь», на котором и не подозревали о смене власти. Всех пассажиров пароходов обыскали, часть из них – в основном, бывших белых офицеров, – тут же мобилизовали.
Вечером 7 июля был захвачен «Урицкий», на котором было много партийных и советских работников. Все они были перебиты, а остальные пассажиры задержаны до выяснения обстоятельств – история с угоном «Богатыря» научила восставших осторожности.
В тот же день отряд из 200 повстанцев попытался захватить железнодорожную станцию Чик, чтобы перерезать Транссиб и изолировать Новониколаевск. Они собирались взорвать железнодорожный мост, однако на станцию уже успел прибыть такой же по численности отряд под командованием опытнейшего командира Самуила Гиршовича, известного своей решительностью и жестокостью. Повстанцы доблестно сражались, но им не повезло: через станцию как раз проезжал 458 полк 51-й стрелковой дивизии, направлявшийся на Западный фронт. Гиршович потребовал, чтобы полк вступил в бой, иначе он не сможет отправиться дальше по Транссибу. Получив подкрепление из 500 солдат с 20 пулеметами, Гиршович обратил восставших в бегство, сообщение по Транссибу было восстановлено.
Потерпев неудачу на станции Чик, повстанцы предприняли новую попытку перерезать Транссиб – на этот раз к востоку от Новониколаевска. К 8 июля отряд из 250 конников направился к станциям Ош и Сокур. Однако там их уже ждали красные части, которые не только удержали станции, но и обратили нападающих в бегство.
Перейдя в наступление, части красных под общим командованием Гиршовича окружали занятые повстанцами села, уничтожая один очаг восстания за другим. Потери среди хорошо вооруженных и обученных частей РККА были минимальными.
Из приказа командующего сводной северо-западной группой советских войск Самуила Гиршовича от 9 июля 1920 года:
«Приказываю предавать военно-революционному суду и расстреливать на месте: 1) предводителей шаек банд, захваченных с оружием в руках; 2) не сдавших оружие или скрывшихся после прихода красных войск; 3)всех же остальных же арестованных направлять мне».
Колыванское восстание отличалось невиданной жестокостью с двух сторон, поэтому многие историки называют его «Сибирской Вандеей». Так, в ночь на 9 июля красные отряды вошли в Дубровино, всего за час захватили село и обнаружили, что многие коммунисты не дожили до прихода красных. Всего же на территории Колыванского района за несколько дней восстания замучили и казнили 120 членов ВКП(б).
Из донесения командира отряда роты особого назначения при Томгубвоенкомате Орлова:
«Раненых оказалось (с нашей стороны) – 2 тяжело и 5 легко, с неприятельской стороны масса раненых и убитых, в том числе затоплен поп с дьячком. Вооружена банда была кольями, пиками и дробовиками, несколько винтовок. … Зверства банды ужасны. Коммунисту одному выкололи глаза и переломали в кистях руки, всех жен, детей, матерей и отцов наших товарищей посадили в тесный амбар, где держали три дня. Много расстреляно наших дорогих товарищей. Главарь именующего себя временным правительством революционного крестьянского совета Зибельман пойман и расстрелян тов. Злецовым. Пленных, по докладу тов. Злецова, 69 человек в деревне Дубровиной, наполовину негодного элемента, который ликвидируется».
Колывань была взята в ночь с 9 на 10 июля. У наступавших частей была серьезная мотивация, чтобы поспешить с захватом города.
Приказ уполномоченного представителя ВЧК по Сибири И.П. Павлуновского от 9 июля 1920 года
«Если 10 июля до 12 часов дня Колывань не будет взята, начальник отряда, руководящий операциями против Колывани, будет расстрелян за медленное ведение операции и невыполнение моего и тов. Смирнова приказа о решительных действиях по подавлению восстания. Виновные же в нерешительных действиях по подавлению восстания будут преданы полевому суду».
«Отрезать 500 преступных голов»
К 12 июля были ликвидированы все основные очаги восстания. Мобилизованные крестьяне после первых же стычек разбежались. Наиболее организованные партизанские отряды скрылись в тайге, чтобы оттуда прорываться на юг, в район Семипалатинска. Части красной армии и отряды милиции уже в ближайшие недели выловили и уничтожили беглецов.
После подавления вооруженного сопротивления советские власти взялись за мирное население.
– Новониколаевские чекисты, только что крупно «проштрафившиеся» из-за того, что устроили грандиозную попойку с ночной стрельбой, использовали восстание как возможность реабилитироваться в глазах начальства, – рассказывает Сергей Кукушкин. – Они выдумали якобы существовавшую в городе «Организацию комитета борьбы с коммунистами» и доблестно ее ликвидировали, расстреляв за принадлежность к этой сфабрикованной организации 42 абсолютно невиновных горожанина, взятых ранее в качестве заложников, – кулаков, торговцев, домовладельцев, офицеров и священников. А всего в ходе ликвидации мятежа советские власти расстреляли на месте около 250 человек, еще около 60 были расстреляны по приговору суда.
Об обоснованности обвинений расстрелянных можно судить на примере счетовода И.С. Гузикова-Касеева. В приговоре коллегии новониколаевского ЧК он объявлен «несомненным участником восстания» и приговорен к высшей мере наказания только потому, что «был задержан в местности, охваченной восстанием».
Главными зачинщиками восстания советские власти объявили кулаков и белогвардейцев, серьезно преувеличив степень и масштабы их преступлений.
Из листовки Новониколаевского горуездного исполкома от 16 июля:
«Ужасом веет от зверств, учиненных восставшими кулаками и белогвардейцами над коммунистами, сочувствующими и советскими работниками и служащими в Колыванском районе. Из более, чем 120 убитых, не был ни один расстрелян, все были, даже малые дети, зверски замучены. Хватали по квартирам, ловили обезоруженных из-за углов, водили с издевательствами по улицам, били палками, ломами, топорами, кололи вилами, оживших добивали, были случаи – дорезывали ножом. … Кулаками были созданы карательные отряды, которые начали убивать всю бедноту, которая не желала поддерживать кулаков и спекулянтов. Так черная, подлая свора кулаков, белогвардейцев и спекулянтов вымещает свою глухую ненависть к рабочим и беднейшему крестьянству. Начали с коммунистов – заканчивают беспартийными рабочими и беднотой».
Репрессированы были не только непосредственные участники восстания, но и многие непричастные жители Колывани и восставших сел. По результатам разбирательств до 600 человек были заключены в концлагеря на срок до 5 лет.
Из циркуляра №226 отдела управления Ново-Николаевского горуездного исполкома советов от 18 июля 1920 года:
«Горуездисполком постановил и отдел управления согласился Ново-Николаевской чрезвычайной комиссией изъять из всего уезда кулацкий и контрреволюционный элемент в концентрационный лагерь на 6 месяцев, если только против них нет конкретных обвинений. Эта репрессивная мера вызвана явно враждебным настроением кулачества уезда, открытой организацией восстаний. …
Под определением «кулак» считать всех бывших торговцев, хлебных скупщиков, спекулянтов; крестьян, нанимавших ранее и нанимающих теперь работников для извлечения из них прибыли; не работающих самих, занимающихся в деревне ростовщичеством, сдачей под работу хлеба, скота и др. продуктов; крестьян, имеющих не менее 10 рабочих лошадей и обрабатывающих более 20 десятин земли.
Контрреволюционными элементами считать всех беженцев гражданской войны, если за время проживания в данном селе не зарекомендовали себя как преданные советской власти граждане; всех, живущих без определенных занятий или работающих не по своим специальностям; враждебно настроенных, не принимающих охотно участие в советском строительстве; интеллигенцию, середняков, настроенных враждебно к советской власти. …
Всякое должностное лицо, не выполнившее настоящего приказа или умышленно скрывающее лицо, подлежащее изъятию, будет предано суду чрезвычайной комиссии за участие в заговоре против советской власти».
Репрессивные меры советской власти с энтузиазмом поддерживали местные активисты.
Из резолюции курсантов Томской уездной партшколы:
«Мы, курсанты школы партийной и советской работы, мы – крестьяне и рабочие, оторванные от сохи и молота … изъявляя свою готовность в любой момент прийти на помощь революционным советским органам, … в то же время требуем от них самых решительных и более репрессивных мер по отношению всех контрреволюционных гадов, сеющих рознь, междоусобицу и призывающих к погромам. … Беспощадный террор должен быть применен к этим гадам! Во имя спасения тысяч трудящихся необходимо в данном случае придерживаться изречения французского революционера Жан-Поля Марата: «Отрезать 500 преступных голов, чтобы спасти миллионы невинных жизней!»
О том, насколько сильный удар был нанесен по сибирскому крестьянству, можно судить на примере Колывани. В 1920 году в городе насчитывалось около 14 тысяч жителей. К 1922 году численность его населения уменьшилась в два раза и составила 7386 человек. А в 1925 году Колывань утратила статус города и была переведена в разряд сельских поселений.
«Население ведет себя так, что хоть веревки вей»
Как и следовало ожидать, отчаянная попытка взять власть в свои руки не облегчила, а ухудшила положение новониколаевских и томских крестьян. На «кулаков» был наложена разверстка в двукратном размере, а восставшие села обязали выплатить контрибуции зерном, одновременно лишив возможности использовать его для собственного пропитания. Вся работа по обмолоту, ссыпке и подвозу хлеба возлагалась на самих селян. Тем, кто не выполнит этот приказ, грозили суровыми карами.
Из приказа №43 партийно-советского руководства Ново-Николаевского уезда начальникам действующих советских отрядов:
«Ввиду предательского нападения на рабоче-крестьянскую власть в момент войны с черной стаей польских хищников предлагаем т. т. начальникам всех действующих отрядов проводить обязательно попутно с другими репрессивными мерами следующее:
- Выполнение разверсток в восставших волостях боевым темпом в течение сорока восьми (48) часов.
- Накладывать на села и деревни хлебные контрибуции, исключая отсюда семьи беднейших красноармейцев, оставшихся верными советской власти, милиционеров и партийных товарищей, в размере от 5000 и до 100000 пудов.
- 3акрывать мельницы и прекращать крестьянам помол за исключением семейств бедноты, красноармейцев, милиционеров и партийных товарищей».
Желающих сопротивляться произволу советских властей больше не нашлось. 16 июля председатель Колыванского ревкома отрапортовал: «Партийная работа налаживается. Разверстка выполняется. … Население ведет себя так, что хоть веревки вей».
– И все же нельзя утверждать, что Колыванское и другие сибирские восстания никак не сказались на политике советской власти в крестьянском вопросе, – отмечает Владимир Соснов. – Волна крестьянских выступлений, начатая Колыванским восстанием, в итоге приведет к тому, что уже весной следующего года, 21 марта 1921 года советское правительство откажется о продразверстки и заменит ее продовольственным налогом.
Через 10 лет, в июле 1931 года, в Чумаковском районе Западно-Сибирского края вспыхнет еще одно крупное крестьянское восстание – на этот раз против раскулачивания. Под лозунгом «Долой коммунистов и колхозы, да здравствует свободная торговля!» крестьяне захватят 24 села, разгонят сельсоветы и выберут старейшин. После разгрома повстанцев председатель Чумаковского РИКа Бухарин отрапортует в центр, что центром восстания стали два десятка самостийных поселков на 746 дворов. Часть из них была основана бежавшими из родных мест крестьянами Колыванского района – участниками восстания 1920 года. Многие из них погибли при новой отчаянной попытке восстановить справедливость. А впереди еще был 1937 год, когда всем участникам крестьянских восстаний припомнят их прошлое…
Источник: СибРеалии
Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено некоммерческими организациями и (или) средствами массовой информации, требующими полной отмены законодательства об иностранных агентах
Вы сможете добавить комментарий после авторизации