22 мая в аэропорту Толмачёво Новосибирска из-за конфликта с продавцом задержали участника войны в Украине. Бойцу не понравилась цена, и он набросился на сотрудника магазина с кулаками. Трое полицейских с трудом застегнули на нем наручники –
задержанный кричал, что он участник "СВО", "мусора" не имеют право его удерживать и что все "ответят по закону". Ежедневно в российских СМИ и телеграм-каналах появляются новости о дебошах и преступлениях, совершаемых теми, кто вернулся с войны в Украине.
Психологи объясняют это не только тем, что с войны возвращаются закоренелые преступники, но и неизбежными после участия в боевых действиях ПТСР расстройствами тех, кто до войны не склонен был к асоциальному поведению.
По некоторым данным, психологическая помощь теперь потребуется 100–120 тысячам ветеранов боевых действий, участвовавших в агрессии против Украины, что несопоставимо с объемами помощи, оказываемой им в настоящий момент.
Каждый день с Украины возвращаются десятки военных – у кого-то закончился контракт, кого-то комиссовали по инвалидности, кто-то отправился в отпуск. Оказавшись дома, многие из них не в состоянии адаптироваться к мирной жизни.
– У нас как-то останавливался ветеран боевых действий, – рассказывает управляющий гостиницей в Новосибирске
Дмитрий. – У него была стыковка рейсов в нашем городе, и почему-то он остался здесь на несколько дней. Спускаюсь я как-то днем в ресторан, а на столе стоит шесть рюмок водки, рядом никого. А в ресторане обедают не только наши гости, но и люди с улицы. Тут и дети бегают – это отель. Непорядок. Подзываю официанта. А он: военный сказал поставить и не трогать, а кто тронет – того убьет. Персонал принял его слова всерьез, люди испугались. Спрашиваю: где он? Спит, периодически спускается, без закуски выпивает несколько стопок, шесть стопок проверит и снова уходит спать.
При очередном появлении постояльца его попросили убрать стопки.
– В ответ – крики, угрозы, начал размахивать руками. Я уже собирался вызывать охрану, – говорит Дмитрий. – Думал, своими силами не справимся. Но потом как-то удалось его усадить. Просидел с ним чуть ли не час. Рассказывал, что их было семеро, он один остался. Тела остальных не вывезли. Хоронить нечего было. Вещи, конечно, страшные рассказывал. Как взрывной волной тело товарища оказалось на дереве, но его никто не снимал – поскольку могли себя обнаружить. И вот тело висело, разлагалось и воняло. Потом уже при удобном случае свои же гранату в тело кинули, чтобы разорвало на кусочки. После разговора ему как будто легче стало. Больше он нам проблем не создавал. Но я понял тех владельцев ресторанов, которые запрещают вход участникам спецоперации. Никогда не знаешь, что их может выбесить.
Вернувшиеся с фронта военнослужащие постоянно попадают в криминальные хроники. Вот лишь несколько последних историй:
В Барнауле военный суд признал контрактника Тамерлана Мейриева виновным в угрозе убийством. Он провоцировал конфликт с женщиной-водителем, а затем стал угрожать ей убийством. Жертву спасла ее знакомая, ставшая свидетелем происходящего. Мейриев служил в армии по контракту с 2020 года и воюет в Украине. Суд учел положительную характеристику Мейриева, а также его участие в боевых действиях при вынесении решения. В итоге ему
назначили 200 часов обязательных работ за попытку убийства.
Жительница Новосибирска Виктория в марте этого года рассказала в соцетях, что ее 10-летнего сына избил участник войны в Украине Данил Шарган, который руководит военно-спортивным центром "Альфа". Под его надзором воспитанники центра отправились в полевой поход. Сын Виктории вернулся из поездки с разбитой головой, синяками и кровоподтеками на глазах. По словам мальчика, его избил тренер. Несколько дней назад в отношении него
возбудили уголовное дело.
В петербургском аэропорту Пулково в апреле этого года полицейские
задержали военнослужащего Дмитрия Торопова. Он угрожал взорвать аэровокзал гранатой. Позже выяснилось, что боеприпасов у него при себе не было. Торопов возвращался домой во Владивосток на побывку с войны в Украине
.
По словам психиатров, триггером для вернувшихся с войны может быть как прямое напоминание (фейерверк ассоциируется со взрывом, запах шашлыка – с горящими в танке телами), так и что-либо, вообще не связанное с войной.
– Это может проявляться в повышенной чувствительности к триггерам какого-то социального характера. Кто-то не так посмотрит, кто-то что-то сказал. Даже интонация может вызывать не просто недовольство, а агрессивный выплеск и, в том числе, нападение, – комментирует "Окну"
Андрей Каменюкин, психиатр и психотерапевт, руководитель Клиники когнитивной психотерапии CBT Clinic. – Когда человек входит в такое состояние, попытки что-то ему донести, успокоить, дать выпить воды или что-то еще могут распалять его еще больше: это как дрова в костер подкинуть. Здесь, безусловно, важно не провоцировать, а спокойно разговаривать. И обеспечить безопасность себе и близким, а потом вызывать полицию.
– Спать я перестал вообще. Больше года уже не сплю. Ну, как, я могу лечь и полежать, если задремлю – через минуты две подскакиваю, снится, что в меня опять снаряд летит. Главное, как ранило – вообще не помню, отшибло этот момент совсем. Но когда снится это – то больно, как тогда в госпитале, когда очнулся. Ну, там-то привычные все, что пациенты с кроватей летают [падают] и лунатят, там и к попыткам твоим в окно выйти и подраться – нормально относятся. Вообще, наверное, только там я и чувствовал последний раз себя как все, потому что вокруг такие же были, – говорит
Николай из Читы.
На вопрос, какие "такие", отвечает "не знаю, отбитые что ли". Он ушел добровольцем на войну против Украины, подписав контракт с Минобороны РФ в апреле 2023 года, попал под обстрел и был контужен полтора месяца спустя. Через полгода признал, что у него есть проблемы с психикой.
– Я продержался [на войне] до ноября. Сначала меня ранило так, что задело глаз и шею, отлежался в полевом госпитале, потом в обычном. Чуть поджило – кинули на штурм Белогоровки
(поселок в Северодонецком районе Луганской области Украины; в июле 2022 года был оккупирован российскими войсками в ходе вторжения в Украину). Там меня всего перемолотило, я остался без руки. Мне сразу дали 2 месяца отпуска и отправили домой, но так и не списали, до сих пор жду. Воевать я, конечно, не вернусь, – говорит Николай.
В качестве основной причины он называет не столько ранение, сколько "психическую нестабильность".
– С одной стороны, парни в таком состоянии, когда они понимают, что это не здоровое что-то – не в состоянии уснуть, вернуться вообще к спокойной жизни – бегут с гражданки обратно [на войну]. У меня долго такой возможности физически не было, поэтому я тратил время и деньги на то, чтобы вылечиться. Бесплатного психолога мне не дали, потому что я до сих пор добиваюсь справки о том, что ветеран именно боевых действий. Хирургическую помощь оказали такую, что мне всю руку заново вскрывать пришлось и переоперировать. Пошел уже к платному хирургу – подлатал, что можно было. И по голове [психологическими проблемами] тоже пошел к платному. Потому что в военном госпитале меня покормили таблетками [военный не помнит точного названия, но предполагает, что ему назначили "Фенибут" в течение 2 недель]. А когда дольше нельзя было, на словах посоветовали "лечиться водкой". Я и "лечился", пока вокруг меня все не разбежались. Потом пошел лечить руку платно, потом и до головы дошло [платный психотерапевт], – говорит Николай. – Там я и понял, что то, что меня и других раненых ребят, тянет вернуться назад – по сути, попытка самоубийства. Потому что желание было вернуться и кинуться вперед, как только штурм будет. Я решил, что надо постараться излечить не только тело, но и голову, и душу.
По его словам, всерьез задумался о необходимости "излечить голову" он только после того, как его бросила девушка.
– Со временем сторониться стали все. Бывшая сначала с пониманием отнеслась, что я ору, когда в квартире вечером свет включен, а шторы не задернуты. Что дергаюсь на каждый громкий звук и везде смотрю, откуда же меня удобнее всего подстрелить. Держу поближе к постели оружие и так далее. Потом я пару раз задержан был, ну отпустили быстро – рассказал, что воевал, туда-сюда. Но девушка ждать не стала [моего излечения], ушла.
Ближе к концу разговора Николай признается, что задержан был как раз за домашнее насилие. Как именно он бил девушку, рассказывать отказался, но подтвердил, что против него не было заведено ни дело, ни доследственная проверка.
Психотерапевт, по его словам, в разговорах упоминал, что у него "ПТСР и какая-то травма свидетеля".
– Я, вроде, хотя сам стрелял, убитых не видел, но видел, как умирают мои сослуживцы. Я не знал, но оказывается, что это тоже травмирует – когда видишь, как мучаются другие. Всякое было – бежишь-бежишь, бац, взрыв и рядом воронка вместо человека. Или говоришь с товарищем лицом к лицу, снаряд-осколок и вот он стоит – смотрит на тебя, а руки правой у него нет и кровь хлещет. Сначала я быковал, мол, каждый раз вспоминать это все – вздернуться можно. А потом смотрю – я и пить меньше стал, на таблетках и нельзя было. Потом, я хотя бы жив, а другие из "Шторма" – кто обратно ушел и уже через неделю погиб, а кто вернулся, но уже без ног. А кто, как я, сразу ранен сильно был – некоторые и в тюрьму уже загремели.
Другой раненый доброволец –
Максим из Самарской области – признается, что после отказа в бесплатной медпомощи, в том числе психологической, он решил вообще никуда не обращаться.
– В госпитале после ранения я жаловался на панические атаки, кошмары, навязчивые идеи, что все вокруг меня убить хотят. Ну, относились, конечно, несерьезно – когда вокруг реальные раны и люди в кровь и мясо, такие жалобы не котируются. 10 дней давали какие-то таблетки, потом все. Я решил, что дальше сам справлюсь, – говорит Максим.
На вопрос, как справляется, отвечает уклончиво. В итоге все же признается: "водка с друзьями".
Его жена
Ирина (имя изменено) говорит, что на самом деле Максим не справляется.
– Он и раньше пил, а сейчас можно сказать, что запои стали дольше, чем дни, когда он трезвый. У дочери сейчас непростое время, подростковый возраст, а он на ней срывается. Потому что не родная, я думаю. Я сначала думала уйти, но, во-первых, нам некуда. Во-вторых, его тоже жалко: он с трудом ходит (Максим передвигается на костылях из-за осколков в ногах), один, думаю, пропадет, – говорит Ирина.
Сослуживец Максима, получивший только контузию и диагноз ПТСР, вынужден служить и до сих пор, не может уволиться.
– После контузии он наблюдался в психотделении госпиталя, там, где психологи и психотерапевты. Препараты долго пил, антидепрессанты. Ему поставили ПТСР и дали категорию "В" (ограниченно годен к военной службе). Он сразу сказал – уволюсь (он заключал контракт еще до войны). Ему доктора на словах так и сказали: "Ты не годен к службе, оружие в руки – нельзя, ночные наряды и командировки – под запретом". Но в официальном заключении ВВК написали: посттравматическое стрессовое расстройство с умеренными нарушениями. В итоге его под ручки и назад, – говорит Максим. – С ноября мы не виделись, в марте он выходил на связь – по-прежнему там, на первой [линии].
От агрессии бывших военных страдают не только их близкие. Сталкиваются с ней в разных ситуациях и совершенно посторонние люди – в частности, когда ветераны не получают тех почестей и преференций, на которые рассчитывают.
В мае в соцсетях завирусился
ролик, где раненый под Крынками военный плачет и рассказывает, как к ним относятся на гражданке:
"Пацаны позвонили сегодня. Рассказывают истории свои: форму одеть, стесняются, потому что на них будут смотреть. Как обидно, когда по телевизору, в средствах массовой информации: наши герои, мы вас так любим. Господи! Кому вы врете? Кого вы любите? Один придурок 20-летний подошел к мужику в магазине: да вы же убийца! Мне так, говорит, хотелось вырвать его кадык нах.. Да что ж вы делаете? Там мои пацаны гибнут, а вы, бл.."
– В последние месяцы к нам все больше и больше приходят пострадавшие на СВО, – поделилась сотрудница новокузнецкого МФЦ
Ольга. – Без рук, на костылях. В основном, они обращаются за услугами Росреестра: покупают или продают недвижимость. Один пришел прямо в форме, бугай такой, давай перед всеми размахивать удостоверением "ветерана боевых действий" и требовать землю. Мы ему объясняем, что в Кузбассе пока не начала действовать программа по выдаче бесплатной земли участникам СВО, а он орет, что по телевизору сказали, так что отдавайте. Другому срочно нужно было выдать справку из налоговой. А мы отправляем запрос и ждем несколько дней ответа.
У нас нет возможности залезть в их базу данных и распечатать. Его это не устроило. Начал кричать. И смотрит так, как будто меня разорвет сейчас. Глаза реально кровью наливаются, как у вампира. Сижу, мне страшно, все поджилки трясутся. Мало ли, что ему в голову придет. Спокойно с паузами несколько раз объяснила всю процедуру, а он орет: "я твою жопу защищал, а ты мне бумажку выдать не можешь, в очередь меня посылаешь!". Я и не выдержала. Говорю: "не просила мою жопу защищать". Сама встала и убежала, хотя у нас это запрещено.
Он пошел жаловаться начальству, меня штрафанули. Один прямо с оружием приходил. А у нас охрана – пожилая женщина, которая с трудом передвигается. А сколько вон пишут про этих ветеранов боевых действий, скольких они уже убили жен и девушек! Они в кафе и на улицах барагозят, а когда наряд приезжает, корочки свои показывают и все, их не трогают. Каждый, кто вернулся оттуда, должен сначала пройти психолого-психиатрическую экспертизу, и за каждым должен быть закреплен психолог и желательно участковый. А то эти герои решили, что у них – карт-бланш на любой дебош и не только.
Близких Ольги на войне нет. Но есть подружки, чьи мужчины сейчас находятся там.
– Они рассказывают такой кошмар. Один видео прислал, как пока рыли какие-то траншеи, крыс ловили, чтобы есть, потому что продукты закончились. Другой присылал фотографии жетонов, снятых с тел украинцев. Вроде как, все так делают, чтобы идентифицировать было сложнее. Сначала он подруге фото одного-двух жетонов присылал, потом больше. Мы не знаем, реально ли он столько убил или хотел произвести впечатление. Подруга попросила ей больше ничего такого не слать. Говорит, что уже сейчас боится его, и как с ним безболезненно расстаться, не знает. Уверена, что у того начались проблемы с головой.
Месяц назад Минздрав России впервые с начала войны обнародовал данные о психологической помощи военным, которая заключалась в консультациях и рекомендациях посетить психиатров. По официальным данным, речь идет менее, чем об
11 тысячах человек. Во время прямой линии президента Путина в конце 2023 года сообщалось, что в зоне "СВО" находится свыше 600 тысяч человек.
По мнению руководителя Высшей школы организации и управления здравоохранением Гузель Улумбековой, количество россиян, участвовавших в боевых действиях, которым потребуется психологическая или психиатрическая помощь, составит порядка 120 тысяч.
Впрочем, мнения специалистов относительно того, какой процент ветеранов нуждается в работе с психологом или психиатром, разнятся. Сотрудники Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева
полагают, что от 3% до 11% военнослужащих страдают от ПТСР (посттравматического стрессового расстройства). Среди раненых их доля доходит до 30%. Согласно
американским исследованиям, среди тех, кто обратился за помощью в Министерство по делам ветеранов, количество страдающих ПТСР составляет 23%. В 1990-х российские психиатры
писали о том, что у 30-50% ветеранов войн диагностируется ПТСР, примерно столько же проявляли эмоциональную неустойчивость и агрессию.
– Цифры очень вариабельны, – рассказывает психиатр Андрей Каменюкин. – Они зависит от источников, от выборки, вида боевых действий, контекста. Если собрать совокупность всех данных, то будет диапазон от 11 до 27%. Это подтверждается американскими исследованиями, которые на протяжении многих лет наблюдали за участниками боевых действий во Вьетнаме и Ираке. Нет оснований не доверять их накопленным знаниям. К сожалению, российский опыт – и чеченский, и афганский – он неблагоприятный. У нас нет системы помощи таким людям. Она, вроде как, есть на бумаге, но не в реальности. Например, в США комбатант попадает во внимание сразу нескольких специалистов, он, по сути, продолжает службу, посещая этих специалистов до восстановления. Но даже американский опыт не гарантирует максимальных результатов, потому что здесь много факторов. И обстоятельства жизни, и сопутствующие заболевания, и данные из анамнеза. Например, есть исследования, которые подтверждают, что если у человека был неблагоприятный детский опыт, его родители чем-то злоупотребляли, или было эмоциональное подавление, даже не насилие, а ограничивающие факторы, то, конечно, он более уязвим и ему сложнее будет восстанавливаться.
У таких людей радикально меняется мировоззрение. Участие в боевых действиях приводит к тому, что мир воспринимается как источник опасности. Они утрированно воспринимают все жизненные события. А как только трактуют внешнее событие как угрожающее, в том числе поведение окружающих людей, в них провоцируется защитная реакция – проявляется агрессия. – гвоорит психиатр.
Жительница Кемерова
Ирина перестала ходить в гости к подруге детства, после того, как муж подруги вернулся с Украины. Он кадровый военный. Потеряв ногу, вернулся с войны, семья закрыла все кредиты, купила новую машину, делает ремонт. Сергею сделали протез, оформили пенсию и нашли место в военной части.
– Занимается какими-то бумажками. Подобрали ему работу, где бегать не надо. Наталья стала часто приглашать всех в гости, показать, как они зажили. Один раз звонит и спрашивает: "В какой торговый центр в Новосибирске поехать, чтобы ребенку купить одежду к школе?". Я очень удивилась. У меня детей нет. Я часто езжу в Новосибирск в командировки. Но где покупать детям вещи, понятия не имею. Поняла, что просто хочет похвастаться. Но в итоге, пить вернувшись он стал еще больше, чем до войны пил. И бить жену. Я один раз стала свидетельницей этого побоища. Иначе не назовешь. Стоя на одной ногой, он ее как куклу из стороны в сторону кидал. Я боялась подступиться. И не знала, что делать. Рядом ножи-вилки. Пытаться помешать? Вызвать полицию? Потом он неожиданно остановился, сел и налил себе водки, в это время мы сбежали.
Наталья то ночует у подруг, то вновь возвращается домой. Теперь она говорит, что единственным спокойным периодом в ее жизни был год, пока муж воевал. От психологической помощи он отказался.
– Многие не осознают, что им нужна помощь, – говорит психиатр Андрей Каменюкин. – Их очень сложно замотивировать на терапию. Они отказываются, начинают регулировать свое состояние при помощи алкоголя или наркотиков, и это заканчивается весьма печально. Кто-то приходит, решает наиболее острые проблемы и бросает терапию. Из тех, кто обращается за помощью, 30-35% действительно формируют совсем новое качество жизни с минимальным определением симптомов. Остальные 65-70% – это те, кто могут двигаться по нисходящей и те, кто будет периодически сталкиваться с тяжелыми симптомами, но жить дальше. Можно улучшить качество жизни человека, адаптировать его, но при этом травма никуда не исчезнет. Это то, что остается на всю жизнь. Излечение будет заключаться в том, что он будет адаптивнее воспринимать случившееся, без какого-то ужасающего восприятия. Эмоциональные реакции на определенные триггеры будут намного слабее, чем изначально. . Вот эта острая боль, с которой они приходят, уйдет. Обычно требуется от полугода до полутора лет такой работы, но и в будущем может понадобиться поддерживающие встречи, проработка текущих ситуаций.
Психиатры говорят, что после возвращения с войны возможны различные варианты психологического расстройства: тревожное, депрессивное или посттравматическое стрессовое. На ПТСР приходится около 20% боевых травм. Для них характерна ненормальная (неконтролируемая эмоциональная и физическая) реакция на триггеры, которая может продолжаться от нескольких дней до нескольких лет после события.
В январе 2023 года правительство России
не поддержало законопроект о бесплатной психологической помощи для ветеранов боевых действий, меру
сочли "избыточной". Месяц спустя, обсуждая в Госдуме ПТСР у военных, ректор Восточно-Европейского института психоанализа Михаил Решетников
негодовал на "истерику" в прессе и говорил, что в 60% случаев симптомы ПТСР проходят сами. Он призвал не сравнивать российский и американский опыт: россияне "традиционно" воюют за "свои дома, своих жен и детей, свою культуру и самобытность", а американцы ведут "несправедливые войны на чужой территории".
Государство создало все условия для получения психологической помощи военным, но к психологам никто не обращается, уверяет Решетников.
"Я регулярно встречаюсь с военными психологами. Они видят по поведению, по мимике людей, что часть возвращающихся с передовой нуждается в помощи. Но к ним никто не идет. В некоторых частях психологи сделали "горячую линию" или "телефон доверия" и сообщили военнослужащим, что эти телефоны не определяют номер звонящего. Сколько звонков они получили за последние полгода? Два-три максимум", – уверяет Решетников.
В марте 2023 года Минобороны
анонсировало запуск программы психологической реабилитации, которая предполагала наличие штатного психолога в военной части. Специалист должен был следить за состоянием военных, просвещать их относительно возможных психологических проблем и выявлять группу риска, а также заниматься регулярной отправкой военных в тыл на психологическую реабилитацию. Спустя год об этой инициативе ничего не слышно.
Как рассказали журналистам "Окна" в личных беседах несколько участников войны, для высшего военного состава после возращения из командировки в Украину общение с психологом обязательно. Можно даже получить 30 дней на реабилитацию в санатории – например, на берегу Байкала. Но в большинстве случаев это скорее формальность, чем реальная помощь.
– Я трижды был уже в командировке [на войне]. Каждый раз по возвращении заставляют ходить к психологу, который спрашивает, как у меня со сном, не мучают ли кошмары, бывали ли случаи, что срывался на близких, бывают ли панические атаки с учащением сердцебиения и прочь. Если ты планируешь еще туда поехать, то говоришь, что все хорошо и идешь дальше. Но есть те, кто сидят, плачут, истерики на приеме устраивают. Психолог рассказывала, что те, кто даже до ЛБС (
линия боевого соприкосновения – СР) не доходили, больше всего и жалуются на бессонницу, страх крови и смерти. Но здесь каждый сам решает, как ему поступить, – рассказывает
Василий, сотрудник Росгвардии. – Когда возвращаешься домой, поначалу сложно адаптироваться. Не понимаешь, почему здесь все спокойно передвигаются, почему не обсуждают, что сейчас происходит. Когда над тобой пролетает комар или муха, ты инстинктивно падаешь на землю, думая, что сейчас будет прилет "птички". Фейерверк принимаешь за работу артиллерии. Спина всегда должна быть прикрыта. Я прям не могу сидеть спокойно, например, на природе, чтобы за мной ничего не было, чтоб был на виду. Мне неспокойно. Но со временем это проходит. Главное – не загоняться ни там, ни здесь. Есть задача и ее надо выполнять. Как только начинаешь задумываться, переживать, все – пиши пропало. Среди мобилизованных и тех, кто пришел туда в поисках приключений, бывают такие, которые не вывозят. И в какой-то момент у них крыша съезжает, и они сами целенаправленно вылазят под пули. Таким, наверное, нужна помощь. А мне – нет.
В последние полгода в российских регионах, на фоне
статистики преступлений с участием вернувшихся с Украины, увеличили число местных инициатив, касающихся психологической помощи вернувшимся с войны. В Тыве пытаются применять "интеграции принципов гун-фу, дзен-буддизма, тибетских систем и асимметрии мозга" для "духовно-психологической
реабилитации участников СВО". В Казани "Народный фронт" выпустил
методички для жен военных с рекомендациями и запретами для членов семьи. Например, женщинам советуют не расспрашивать мужей об их службе и не сравнивать их с другими мужчинами. Вместо этого им рекомендуют объяснить военному то, что "ПТСР – это нормальная реакция организма после СВО" и осторожно поговорить о работе с психологом. В Челябинске, Екатеринбурге, Новосибирске и Республике Саха есть волонтерский проект военных психологов
"Ждем дома".
– ПТСР – это отсроченная реакция психики на травмирующие события, – комментирует психолог Ольга Некрасова (имя изменено). – Это может быть как на конкретные действия (убийства, потери близких, полученные ранения), так и на то, что его идет вразрез с его ценностям (например, несправедливость, безнаказанность). Чувство вины само по себе не является причиной ПТСР. Но осознание человеком спустя время, что он поступал неправильно, что являлся агрессором и сам плодил несправедливость может привезти к тяжелым последствиям. Любая несправедливость, с которой он будет сталкиваться в мирной жизни, станет триггером. После чеченских кампаний комбатанты смотрели репортаж о том, как государство кого-то обделяло (пенсионеров, детей) и брали оружие в руки, шли восстанавливать справедливость. Триггером была любая несправедливость, особенно по отношению к старикам, детям, женщинам. Я работала с участниками чеченских компаний. Там, у многих была ценность защищать родину. У участников войны в Украине этой ценности не вижу. Такие обычно быстро умирают. А выживают те, кто идет на войну из-за материальных ценностей, в том числе свободы, или чтобы проработать свою личную травму, самоутвердиться. Сегодня в России из-за политической, экономической и социальной политики мужчины не могут себя выразить нигде и никак. И для многих это единственный шанс доказать всем, что он чего-то стоит. Когда они не получают признания, ПТСР и начинает проявляется. После Чеченской войны даже у психиатров и психологов начались психологические проблемы. Никто не был готов к такому количеству обратившихся. Специалисты не успевали оказывать помощь даже тем, у кого были на этой почве серьезные физиологические проблемы. Не хватало специалистов и опыта. Были комбатанты, которые вообще не могли спать. Там было такое количество суицидов! Сегодня необходимая психологическая помощь в должном объеме тоже не оказывается. Ее либо некому оказывать, либо она некачественная. Посмотрите, сколько предложений краткосрочных курсов по ПТСР в интернете. Потому что это востребовано. Но как за 72 часа этому можно научится? Если даже к свидетелю, жертве и участнику войны применяются совершенно разные терапии. А квалифицированная качественная помощь стоит дорого, и за ней обращаются единицы.
С начала войны в Украине как минимум 107 человек погибли, еще 100 выжили, но получили тяжкие увечья от рук вернувшихся с войны. Среди обвиняемых – 91 помилованный экс-заключенный и 84 добровольца или военнослужащих,
подсчитали журналисты. Большинство преступлений произошло на бытовой почве, зачастую в результате затеянной спьяну ссоры.
Источник: СибРеалии
Мы не знаем, каким местом думал мэр, публикуя такую ахинею в своей официальной предвыборной газетенке. Просто помимо выборов мэра в районе, параллельно будут проходить и выборы губернатора области, а на них искусственно сушить явку отговаривая избирателей от голосования, это как минимум подлянка губеру.
Кстати, больше ни про каких соперниках кроме Светланы Баженовой, в своей статье мэр не вспоминает и судя по всему бояться только ее.
Впрочем, свой народный позывной "Мэр-дурачок", кандидат Анисимов оправдал еще раз на все 100%
Ариэль Эмет
Специально для «УК24»
Фото : "УК24" и из открытых источников
Канал в 
В этот раз коллективная жалоба поступила от работников филиала Роснефти в Усть-Куте, или как привыкли говорить местные, с Нефтебазы. Там тоже модное столичное руководство игнорит проблемы рабочих и как результат, большой отток кадров и резкое падение профессиональной компетенции. Если учитывать, что на предприятии до последнего времени работали десятилетиями целые трудовые династии, то пренебрежительное отношение к их проблемам и их уход с предприятия, можно сравнить с началом самого серьезного кризиса на Нефтебазе с начала ее основания.
Вот текст обращения в редакцию работников предприятия:
На днях цвет многоквартирного дома все же изменили на другой.
Источник: 
Свежий анекдот про толерантность, очень точно характеризует сегодняшние отношения между жильцами и местными властями в коллаборации с управляющей компанией:
Село Кожаны вовсе не затерянный в глубине Сибири уголок, как можно было бы подумать, глядя на карту Красноярского края. Нет, насчет глубинки все правильно, но затерянный - точно не про него. Еще в середине прошлого века село приобрело сначала краевую, а потом и всесоюзную известность, когда под Кожанами обнаружили гигантское подземное озеро из минеральной воды.
Впрочем, о целебных свойствах местных источников старожилы знали давно - с XIX века, но только после того как в 1950-х местный агроном Николай Таскин отправил родниковую воду на экспертизу в Красноярск, стало ясно - это настоящий клад. Специалисты провели анализы и установили: минералка из кожановского источника богата железом и подходит для лечения и профилактики многих болезней. Тогдашние власти региона незамедлительно подняли вопрос о строительстве здесь санатория, и в короткие сроки в Балахтинском районе появилась огромная здравница, которая дала работу местным жителям.
Сначала на стройке, а потом на обслуживании санатория, причем с учетом всесоюзного прицела планировалось привлекать специалистов разного рода со всей страны. К сожалению, осуществить грандиозный проект до конца не удалось, помешал распад СССР. Зато больше 70 пробуренных экспедициями геологоразведки скважин все 1990-е обеспечивали Кожаны приличным доходом: минералку развозили на сотни километров вокруг.
Потом, когда санаторий стал менять собственников, стало сложнее: трубопроводы, подводящие воду к точкам розлива, износились, использовать их запретили по санитарным нормам, а в их замену деньги вкладывать никто не хотел. Но тут появился Сергей Бобков…
Впрочем, "появился" - художественное преувеличение. Живет в Кожанах Сергей Васильевич еще с советских времен. Однажды приехал сюда из Красноярска к друзьям, да так и прикипел душой к лечебным родникам, к прозрачной и быстрой речке Журе, к гостеприимным и талантливым местным людям. В том, что таких здесь хватает, может убедиться любой гость, прогулявшись по селу: большинство домов здесь украшены такой разнообразной резьбой, что впору считать кожановские улицы выставкой под открытым небом.
Ну а Сергей Васильевич решил, что может внести и свою лепту в украшение ставшего ему родным села, и стал учителем труда в местной школе. Благо умел делать буквально все: мастер рассказывает, что с детства любил мастерить руками всякие необычные вещицы, и незаметно для себя освоил прямо-таки невероятное количество ремесел.
- Я неоднократно пытался подсчитать, сколько их: столярные науки всех видов, включая производство мебели и резьбу по дереву, гончарное дело и скульптура, плетение из лозы… Даже макраме попробовал. В итоге при подсчетах сбивался где-то на 70 ремеслах, а потом и считать перестал, - улыбается Сергей Васильевич.
Может показаться, что мастер на протяжении всей жизни искал свое призвание, чтобы в итоге, после многолетних опытов, прийти к деревянному кружеву. Однако сам Сергей Бобков утверждает, что именно благодаря огромному количеству освоенных ремесел у него появилась идея, а главное - возможность творить в совершенно новом, своем направлении.
- Моя технология - это синтез всех технологий, которые были разработаны для разных творческих профессий. Если бы у меня в багаже не было того же макраме, вряд ли бы скульптуры, которые вы видите, получились такими же… живыми, - говорит их автор.
Называя "своей" технологию кружевной деревянной скульптуры, Сергей Васильевич ничуть не преувеличивает. Он абсолютно самостоятельно разработал ее с нуля, однажды обратив внимание на фактурность и разнообразие оттенков кедровой стружки. Тонкая и пластичная, она сразу напрашивалась на превращение в перья и шерсть.
Правда, сначала мастеру пришлось изобрести метод, как сохранить пластичность стружки. Бруски-заготовки Сергей Бобков по несколько дней вымачивает в воде, а затем снимает с них специальным резцом тонкие полоски, с которыми уже можно работать обычными ножницами, как с бумагой. Вроде просто, но когда я сам попробовал вырезать из такой полоски одно единственное перышко, у меня ушло минут 40: дерево все равно не бумага, и если неправильно повернуть ножницы, можно вырвать сразу несколько тончайших волокон, безнадежно испортив материал.
Между тем на "Орлана", за которого японцы предлагали вышеуказанные немалые деньги, ушло более 7000 полосок! Стоит ли удивляться, что на создание полноценной скульптуры Сергей Васильевич тратит несколько месяцев (а то и лет!), работая по 12-14 часов в сутки.
Тем не менее, подготовка и обработка самой стружки - далеко не весь уникальный метод Сергея Бобкова, заверенный, между прочим, официальным патентом. Лично мне главным показалось другое: невероятно глубокий подход к проектированию произведения. Начнем с того, что предварительно мастер внимательнейшим образом изучает анатомию, физиологию и поведение животного, которое он хочет изобразить.
- Это лет 30 назад было бы тяжело: сходи, отыщи нужный учебник или атлас. Чтобы понаблюдать за естественным поведением животного, вообще надо было неделями высматривать его в лесу. Сегодня все есть буквально под рукой, спасибо интернету, - делится "секретом" Сергей Васильевич.
После того как в воображении художника сформировался цельный образ, мастер рисует на бумаге эскиз, затем вырезает по нему трехмерную фигурку из тех же брусков, склеенных между собой, а уже потом "одевает" ее в мех или перья. Настолько, повторюсь, тонкие, что ни на глаз, ни на ощупь не отличаются от настоящих. Разве что цветом его звери и птицы не похожи, но поверьте - все остальное настолько… живое, что нельзя не поверить: оказывается, бобры, соболя, совы и орлы могут рождаться и в такой окраске.
Заведующий местным Домом культуры Сергей Антипов, кстати, ученик Сергея Бобкова, на этот счет шутит:
- Подумываем о том, чтобы на выставку запускать только зрителей со связанными руками. Особенно детей: им непременно хочется погладить каждое животное. Эта тяга зрителей хорошо заметна на последнем шедевре мастера - "Мануле", на которого мастер потратил четыре с половиной года.
Сергей Антипов при мне извлекает огромного кота из специального ящика с внутренними креплениями, в котором тот вернулся с очередной выставки. Кедровый "мех" на затылке "Манула" кажется вытертым, но я тут же убеждаюсь, что произведения Сергея Бобкова не так уж уязвимы. Автор изваяния делает несколько пассов рукой, и шерстинки возвращаются в исходное положение: подготовка материала настолько качественная, что он сохраняет эластичность годами, даже после тысяч прикосновений.
Слава о скульптурах Сергея Бобкова разлетелась так широко, что сегодня в Кожаны люди едут за сотни, а иногда и тысячи километров, чтобы посмотреть на ожившее чудо. И почти каждый турист просит что-нибудь из работ ему продать, причем состоятельные люди на предложения не скупятся. И каждый раз художник отказывает: говорит, что создает их для души.
Он годами мечтал о специальном музее, где их можно будет выставлять для всеобщего обозрения, и Дом культуры выделил для экспозиции небольшое помещение. Решение было временным: пока кедровый "живой уголок" ютился в одной комнатке, в этом же здании для работ Бобкова готовили постоянное место. Мне как раз и удалось побывать в будущем музее на финальном этапе его подготовки.
Сегодня там не хватает только стеллажей под скульптуры и учебно-ремесленного оборудования: здесь же будет открыта мастерская, где Сергей Васильевич сможет вести обучение всех желающих перенять его секреты.
Источник: 
В 1989 году Спраговский впервые откровенно рассказал о своей работе местным журналистам. Его воспоминания в течение нескольких месяцев выходили в местных газетах. В 1993 году он умер, рукопись его мемуаров осталась незавершённой.
Анатолий Спраговский родился недалеко от села Пышкино-Троицкого Томской области в 1925 году. Его семья приехала в Сибирь из Беларуси. Отец Иван Спраговский был председателем местного совхоза. Как позже выяснил Анатолий, его отец был агентом НКВД. Это помогло ему спасти себя и семью.
На фронт Спраговский не попал, с 1943 года до конца войны он служил в стрелковой дивизии Сибирского военного округа. Потом вернулся в родное село. Когда ему было 22 года, он пошёл учиться в спецшколу МГБ. Она находилась в Ленинграде напротив Смольного. Спраговского зачислили на курс наружной разведки.
В то время из сотрудников наружной разведки формировали целые отделы. Следили за многими: советскими гражданами, иностранцами, приезжающими в страну, работниками зарубежных посольств.
Слушателей курса учили секретно фотографировать людей, за которыми следили. Тогда для этого использовали портфели с вмонтированным фотоаппаратом, книги, трости, пуговицы с объективом на пиджаке или пальто. Разведчики изучали радиопередающие устройства и применяли их в ходе наблюдения. Такие устройства крепили на специальные жилеты, через них держали связь с управлением.
Чтобы агента не вычислили, он должен был уметь маскироваться. Внешность меняли с помощью грима, ещё надевали очки и шляпы, клеили усы и бороды. Будущих агентов учили также перехватывать письма, подслушивать разговоры и устанавливать «жучки».
Слушателям спецшколы выдавали удостоверения «на все случаи жизни»: студента партшколы, сотрудника уголовного розыска, госслужащего и студенческий билет. Кроме того, всем агентам выдавали костюмы, ботинки и кепи. Чтобы их не раскрыли, они должны были придумать себе легенду. Разведчикам также рекомендовали быть разборчивым с девушками.
Дело, в котором учителя Федора Лалетина обвиняли в связях с американской разведкой, стало первым в карьере Спраговского. В 1952 году он начал работать в томском следственном отделе управления КГБ, тогда ещё НКВД.
Когда Лалетин понял, что за ним следят, попытался уехать из Томска, но его сняли с поезда и арестовали. «Обвиняемый Лалетин вёл себя вполне спокойно, рассказал свой жизненный путь. О пребывании за границей в Харбине, о своих детях — сыне и дочери, проживающих в Америке, переписке с ними с применением специально разработанного кода и шифра и об обстоятельствах его вербовки американской разведкой. Никакие меры морального или физического воздействия к нему не применяли. Это я могу свидетельствовать определенно. Из показаний Лалетина вытекало, что, будучи завербованным американской разведкой, он занимался сбором данных шпионского характера, которые он сообщал в письмах через специальный код», — вспоминает Спраговский.
Лалетин признался в вербовке семи человек, в том числе томского геолога Виктора 
